Франсуа Ансело и его 6 месяцев в России

Холодной зимой 1826 года главы европейских государств лихорадочно формировали свои посольские миссии для отправки в Россию. Повод для этого был, как никогда серьезный – вступление на престол нового государя Николая I…

Не секрет, что Николай был человеком,  мягко сказать, на армии помешанным, а потому возглавлять посольские делегации должны были люди, прославившиеся на военном поприще. Судьба французской миссии была доверена маршалу Мармону — одному из самых известных героев наполеоновских войн. В качестве секретаря  маршал пригласил с собою в Россию знаменитого поэта Франсуа Ансело.

Коронация Николая I официально была назначена на конец мая 1826 г., однако из-за восстания декабристов и затянувшегося следствия по делу обвиняемых, а также из-за внезапной кончины императрицы Елизаветы Алексеевны, коронацию пришлось отложить на конец августа.

Ничего не знающее об этом французское чрезвычайное посольство все-таки прибыло в Северную столицу 7 мая. Отложенная коронация, таким образом, позволила писателю, поэту и драматургу Франсуа Ансело познакомиться с Петербургом и его жителями более основательно. Тем более, что проводниками для него в эти месяцы пребывания в России стали Ф.В. Булгарин и Н.И. Греч. Также Ансело познакомился с П.А. Вяземским, И.А Крыловым, графом Ф.П. Толстым- знаменитым скульптором и гравером.

Франсуа Ансело

Говоря о пребывании поэта в России, нужно обязательно отметить то, что Ансело прекрасно справился со своей этакой ролью «посольского певца» —  в этом же году в Москве отдельными брошюрами вышли его ода и кантата на коронование нового государя.

Чуть позже они были опубликованы в Варшаве, а также печатались в «Journal de St.-Petersbourg» и парижской газете «Journal des debats». Сам же поэт был удостоен аудиенции императора во время которой лично прочитал ему свои сочинения.

Главным итогом путешествия по России для французского поэта стала выпущенная в Париже в апреле  1827 года книга «Шесть месяцев в России», которая, к удивлению публики, вовсе не была пропитана любезностью к императорской фамилии.

Книга представляет собой цикл дружеских писем, в которых автор описывает города, в которых ему пришлось побывать за время работы во французской миссии, быт и нравы столичного общества, сословные различия и популярные светские развлечения. В Париже книга была довольно быстро раскуплена, так что пришлось делать еще одно переиздание.

В следующем году книгу перевели на голландский язык, а затем появился и итальянский перевод, так что за очень короткий период во всех частях Европы читающая и образованная публика смогла ознакомиться с книгой Ансело, которая родилась по неожиданному стечению обстоятельств и стала одной из первых в XIX в. попыткой многосторонне обрисовать для стороннего читателя российскую жизнь.

Ниже - самые интересные замечания французского поэта о жизни в России начала XIX века.

Фасады Петербурга на Дворцовой набережной. Акварель К. П. Беггрова. 1820-е гг.

«Некоторые путешественники, в частности автор «Секретных записок», писали о невежестве российских женщин. Не знаю, было ли верно это суждение тогда, когда было вынесено, но сегодня я никак не могу с ним согласиться.

Пользуясь привилегиями, связанными с моим положением иностранца, я многократно переступал границу, разделяющую два пола, и беседовал с дамами, которых обвиняли в необразованности.

У большей части из них я нашел разносторонние познания, соединенные с исключительной тонкостью ума, часто близкое знакомство с различными европейскими литературами и изящество в выражении мыслей, которому позавидовали бы многие француженки.

Более всего это присуще молодым барышням, из чего можно сделать вывод, что в нынешнем веке образование женщин в России приняло новое направление и то, что было верно тридцать лет назад, сегодня не соответствует действительности.

В Петербурге можно встретить девушек, с равной легкостью изъясняющихся по-французски, по-немецки, по-английски и по-русски, и я мог бы назвать и таких, которые пишут на этих четырех языках слогом редкой верности и изящества.

Возможно, эта обширность познаний и нравственное превосходство юных дам и объясняют невнимание к ним молодых людей и нежелание приближаться к ним».

Летний сад, 19 век

«Но возвратимся, дорогой Ксавье, к Духову дню. С раннего утра купеческое население Петербурга приходит в движение. Все магазины закрываются, и любовь к барышу замолкает на целый день, призванный устроить столько судеб.

Молодая вдова, мечтающая о новых брачных узах, облачается в свои лучшие наряды, мать украшает дочь жемчугами и бриллиантами: подобно древнему скульптору она заменяет красоту дорогими украшениями и надевает все свои драгоценности. Обильно покрыв лица румянами, женщины со всех концов города стекаются к Летнему саду, где выстраиваются в ряд на главной аллее.

Неженатые купцы также не забывают о своем туалете: их длинные бороды расчесаны и надушены, а некоторые из женихов, чтобы привлечь к себе взоры, вместо повседневного темного платья облачаются в сюртуки светло-зеленого или небесно-голубого цвета.

Они приходят в сад, важно прохаживаются по аллее, заполненной девушками, которые, опустив глаза, бросают на них быстрые взгляды, и, сделав выбор, обращаются к пожилым женщинам, а те с готовностью снабжают их всеми необходимыми сведениями и знакомят с семейством.

Если среди заключенных здесь браков и случаются такие, что возникли под влиянием нежных чувств, если и бывает, что выбор диктует любовь, то сколько заключаются одной только силой брильянтов?

Нет никакого сомнения, что петербургские купеческие дочери обязаны своим счастьем драгоценным камням в той же мере, что и собственным достоинствам, ибо надо признать, что их прелести изрядно нуждаются в этой поддержке.

Несмотря на самые добросовестные старания, мне не удалось отыскать в этой толпе ни одного привлекательного личика, и не думаю, чтобы виной тому было предубеждение! Я искренне желал встретить хоть одну миловидную женщину, но навряд ли многочисленные наблюдатели, привлеченные в Летний сад тем же стремлением, были более удачливы, чем я».

***

«Разделение полов соблюдается на обедах столь же строго, сколь на вечерних собраниях. Мужчины подают дамам руку, чтобы выйти из гостиной, но эта мгновенная вольность распространяется не далее дверей столовой: там все женщины усаживаются на одном конце стола, мужчины — на другом, и во все время обеда они могут лишь обмениваться односложными репликами поверх ваз с цветами.

Этот обычай производит впечатление чего-то среднего между традициями Европы и Азии. Выигрывает ли от такой строгости правил нравственность, мне неизвестно, но дух общества, безусловно, теряет очень много».

Вид Нового Эрмитажа со стороны Миллионной улицы (Премацци Луиджи).

«Библиотека Эрмитажа во времена Екатерины обогатилась библиотеками Вольтера, Галиании Дидро. Собрание книг фернейского философа, еще при его жизни стараниями его секретаря, выписанного императрицей в Петербург, расставленное в том же порядке, насчитывает шесть тысяч семьсот шестьдесят томов.

Как я мог судить по названиям на корешках (шкафы были заперты, а получить ключ мне не удалось), большинство посвящены истории и философии, много трудов по теологии. Я заметил во многих томах закладки, обозначающие пометы Вольтера и те места, что привлекли его внимание.

Я страшно сожалел, что не смог перелистать хотя бы несколько из этих книг и прочесть на полях размышления этого тонкого и глубокого ума, увидеть живую игру мысли гения. Я не мог винить в этом ни злую волю моего проводника, ни полученные им специальные указания. Человек, отвечающий за сохранность книг, отсутствовал, и никто другой не пожелал взять на себя его обязанности.

С подобными неудобствами в России приходится сталкиваться на каждом шагу: и в присутственных местах, и в частных домах каждый отвечает только за свои обязанности и никогда не преступает положенного предела.

Однажды, будучи приглашен в дом к одному вельможе, я не смог получить стакана сладкой воды, потому что не сыскался слуга, хранящий ключи от буфета, — и это в доме, где держат больше сотни лакеев!

В библиотеке Вольтера собрано значительное число рукописей этого великого человека. Говорят, многие из них не были напечатаны, так что можешь себе представить, как я сожалел, что не смог бросить на них взгляд».

Панорама Петербурга (Анжело Тозелли 1820).

«Всем известно, мой дорогой Ксавье, что русский народ — самый суеверный в мире, но, когда наблюдаешь его вблизи, поражаешься, до чего доходят внешние проявления его набожности. Русский (я говорю, разумеется, о низших классах) не может пройти мимо церкви или иконы без того, чтобы не остановиться, не снять шапку и не перекреститься десяток раз.

Такая набожность, однако, отнюдь не свидетельствует о высокой морали! В церкви нередко можно услышать, как кто-нибудь благодарит святого Николая за то, что не был уличен в воровстве, а один человек, в честности которого я не могу сомневаться, рассказывал следующую историю.

Некий крестьянин зарезал и ограбил женщину и ее дочь; когда на суде у него спросили, соблюдает ли он религиозные предписания и не ест ли постом скоромного, убийца перекрестился и спросил судью, как тот мог заподозрить его в подобном нечестии!

Естественно было бы думать, что люда, столь щепетильные в вопросах веры, испытывают глубокое уважение к служителям культа, но это совершенно не так.

В силу абсолютно неясных мне причин крестьяне, напротив, считают случайную встречу со священником или монахом дурной приметой и трижды плюют через левое плечо — это я видел собственными глазами, — чтобы отвратить несчастия, которые могут обрушиться на них в продолжение дня».

Семья русских крестьян (Финден Эдвард Фрэнсис, 1823).

«Мне поведали об обычае, который показался мне поначалу маловероятным, но так как у меня нет никаких оснований подозревать во лжи тех, от кого я о нем узнал, я принужден был поверить.

Говорят, что когда во владениях какого-нибудь помещика родится намного больше девочек, чем мальчиков, то, получая переизбыток этих неполноценных созданий (основное богатство составляют мужчины), хозяин легко находит выход из создавшегося положения.

Достигших зрелости девочек он выдает замуж за принадлежащих ему маленьких мальчиков, а чтобы как можно скорее получить плоды от этих преждевременных браков, поручает отцу мальчика, пока тот не подрастет, выполнять обязанности сына. Говорят, что из всех приказов этот выполняется крестьянами с наибольшей радостью.

В таких случаях, которые я хотел бы считать крайне редкими, крестьянин, выполняющий одновременно совершенно различные обязанности, оказывается одновременно и дедом, и отцом детей своего сына, а последние оказываются братьями мужа своей матери..

Итак, ты видишь, что потребности помещика, владеющего большим числом людей, могут иметь серьезные нравственные последствия: вот до чего могут довести варварские установления!».

***

«Что прежде всего поражает иностранца в русском крестьянине, так это его презрение к опасности, которое он черпает в сознании своей силы и ловкости. Можно видеть, как во время перерыва в работе люди спят на узких парапетах или на шатких дощечках, где малейшее движение грозит им гибелью.

Русские крестьяне строят избу. (Ганс Якоб Оэри, 1820).

Если, испугавшись за них, вы укажете им на опасность, они только улыбнутся и ответят вам: «Небось» («не бойтесь»). Это слово постоянно у них в ходу и свидетельствует о неустрашимости, составляющей основу их характера. Умные и услужливые, они употребляют все свои способности, чтобы понять вас и оказать вам услугу.

Иностранцу достаточно нескольких слов, чтобы объяснить свою мысль русскому крестьянину; глядя вам прямо в глаза, он стремится угадать ваши желания и немедленно их исполнить. При первом взгляде на этих простых людей ничто так не поражает, как их крайняя учтивость, резко контрастирующая с их дикими лицами и грубой одеждой.

Вежливые формулы, которых не услышишь во Франции в низших классах и которые составляют здесь украшение народного языка, они употребляют не только в разговоре с теми, кого благородное рождение или состояние поставило выше их, но в любых обстоятельствах: встречаясь друг с другом, они снимают шапки и приветствуют друг друга с чинностью, которая кажется плодом воспитания, но на самом деле есть результат природного благонравия.

Если же между простолюдинами разгорается спор или перепалка, возбуждающая гнев, они осыпают друг друга оскорблениями, но, сколь бы яростной ни была ссора, она никогда не доходит до драки. Никогда вы не увидите здесь тех кровавых сцен, какие так часто можно наблюдать в Париже или Лондоне».

Анна Векшина

---

link