Что в старину иностранцы говорили о Москве

Из-за отчуждения между Западной Европой и Россией западноевропейское общество оставалось почти в совершенном неведении о положении и судьбах России. В результате среди европейцев распространились и укоренились странные представления о нашей стране. Даже в начале XVIII столетия русский резидент при одном из западноевропейских дворов, подыскивая деловых людей для Петра I, жаловался на то, что эти люди боятся ехать в Россию. Они думали, что ехать туда — значит ехать «в край света», что эта страна «с Индиями граничит»…

Наиболее пространные описания России XVII века дал немецкий ученый Адам Олеарий. Он за свою жизнь побывал в Москве четыре раза, и в 1657 году было опубликовано его сочинение «Новое дополненное описание путешествия в Московию и Персию», в котором он описывал свои наблюдения, подкрепленные иллюстрациями.

Первое, что Олеарий заметил в Москве, — это почти сплошь деревянный город, где в каменных домах жили только бояре, богатые купцы и немцы.

«Поэтому-то часто происходят сильные пожары. Мы в свое время по ночам иногда видели, как в 3–4 местах за раз поднимается пламя. Улицы широкие, но осенью в дождливую погоду очень грязные и вязкие, поэтому большинство застлано круглыми бревнами, поставленными рядом, и по ним идут, как по мосткам», — писал он о непривычных европейцу мостовых.

Наденьте это немедленно

Другим интересным наблюдением стали для Олеария торговцы неподалеку от храма Василия Блаженного. В частности, он описывал женщин, которые стоят, держа во рту кольца с бирюзой, продавая украшения.

«Я в недоумении спросил, что это значит. Москвитяне ответили, что это знак продажности бабенок». Это были те, кого бы сейчас назвали «женщинами с пониженной социальной ответственностью», а кольца во рту — атрибут, указывающий на их профессию.

Впрочем, не только представительницы этой профессии были тогда вполне доступны. Французский посол Фуа де ла Невилль писал: «Русские женщины очень падки на иностранцев и очень легко решаются на близость».

Много было написано и о внешности москвичек. Немецкому путешественнику Гансу Морицу Айрману они понравились больше, чем родные немки.

«Таковые с лица столь прекрасны, что превосходят многие нации. Они стройны телом и высоки, поэтому длинные, доходящие сверху до самого низа, одежды сидят на них очень красиво. Свои волосы, будучи девицами, заплетают в косу и еще украшают жемчугом и золотом, так что смотрится чудесно.

Эта московицкая женщина умеет по-особенному презентовать себя серьезным и приятным поведением. Никогда не увидишь такую даму хохочущей, а еще менее — с теми жеманными смехотворными улыбками, с какими женщины нашей страны стараются проявить свою светскость и приятность.

Они не изменяют выражения лица то ли дерганьем головой, то ли закусывая губы и закатывая глаза, как это делают немецкие женщины».

А вот Олеарий остался недоволен: по его мнению, женщины использовали слишком много макияжа.

«Женщины среднего роста, в общем красиво сложены, нежны лицом и телом. Но в городах они все румянятся и белятся, причем так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршней муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску. Они чернят, а иногда окрашивают в коричневый цвет брови и ресницы», — делился он впечатлениями.

В Москве у женщин, писал он, особенно девушек, были туфли с очень высокими каблуками. Жили знатные женщины затворнической жизнью, в отличие от обычных девушек: «праздные молодые женщины очень редко появляются среди людей».

На улицу знатная дама одна не выходила никогда — делали это только в сопровождении мужа, отца или старшего брата, а основными местами посещения были церкви, монастыри, поездки в гости.

Москва — поле брани

Еще одна диковинка для иностранцев — это русская баня. В Европе в те времена париться было не принято. Ганс Мориц Айрман очень положительно отзывался об этом развлечении:

«Простые люди, которые сообща строят бани на проточной воде, лишь только они сильнее разогрелись, выходят как их Бог создал в холодную проточную воду и усаживаются в нее на долгое время, безразлично, будь то летом или зимою.

Летом спускаются в воду подобием лесенки из двух длинных бревен, между ними они поочередно повисают в воде. А зимой пробивают во льду большие отверстия и так бросаются в ледяную воду. Они считают это очень здоровым.

Так как у нас обычай подобным образом мыться неизвестен, а я сам часто участвовал и мне очень понравилось, то захотел рассказать об этом».

Олеарий же русской традицией впечатлен не был. «Мы сами несколько раз видели в Москве, как мужчины и женщины выходили прохладиться из простых бань и голые, как их Бог создал, подходили к нам и обращались к нашей молодежи на ломаном немецком языке с безнравственными речами. Мужчины и женщины мылись вместе, и это считалось нормальным».

Не понравилось ему и то, что москвичи могли в разговоре ввернуть крепкое словцо, о чем он также упоминал в своих заметках:

«У них употребительны многие постыдные, гнусные слова и насмешки, которые я, если бы этого не требовало историческое повествование, никогда бы не сообщил целомудренным ушам.

Произносят их не только взрослые и старые, но и малые дети, еще не умеющие назвать ни Бога, ни отца, ни мать. Уже имеют на устах это и говорят и дети родителям, и родители детям».

Подробные описания архитектуры и быта Москвы можно найти в записках Павла Алеппского, архидиакона Антиохийской православной церкви. Особенно путешественника восхитил Кремль.

«Таких башен мы не видели ни в стенах Антиохии, ни Константинополя, ни Алеппо, ни иных укрепленных городов, где бойницы идут ровно, служа для стрельбы над землею вдоль.

А из этих башен можно стрелять во всякого, кто приблизится к нижней части стены, и это по двум причинам: что стена не похожа на городские стены в нашей стране, снизу доверху ровные, легко разрушаемые, но она с откосом, а бойницы одинаково наклонены к низу стены».

«На реке Москве несколько мостов, большая часть их утверждена на деревянных сваях, — продолжал он. — Мост близ Кремля, напротив ворот второй городской стены, возбуждает большое удивление: он ровный, сделан из больших деревянных брусьев, пригнанных один к одному и связанных толстыми веревками из липовой коры, концы которых прикреплены к башням и к противоположному берегу реки.

Все городские служанки, слуги и простолюдинки приходят к этому мосту мыть платье в реке, потому что вода здесь стоит высоко, вровень с мостом».

«Всю их пищу составляют огурцы и арбузы»

Отдельная тема — это русская кухня. Французский дипломат Невилль достаточно лаконично отозвался о нашей еде: «В Москве едят и пьют очень плохо. Всю их пищу составляют огурцы и арбузы из Астрахани, которые они летом мочат, а также мука и соль».

Олеарий постарался описать ситуацию более пространно: «Ежедневная пища простых людей состоит из крупы, репы, капусты, огурцов, рыбы свежей или соленой. Есть у них весьма обыкновенная еда, которую они называют икрой. Она готовится из икры больших рыб, особенно из осетровых, или белорыбицы. Это неплохое кушанье».

Походы по кабакам — занятие далеко не современное. Бархоппингом интересовались еще в XVII веке. Вот какими впечатлениями поделился член шведского посольства в Москву Иоганн Филипп Кильбургер:

«Все кабаки, винные, пивные и водочные кружала в пространном русском государстве принадлежат исключительно царю. От этого в кабаках редко находится хорошее пиво, и то продается дорого, хотя ячмень, солод и хмель дешевы.

Но кабаков, как в Москве, так и в других городах и селениях, не слишком много. Можно русских похвалить за то, что не только в кабаках, но и во всяком доме в городе есть ледники для прохлаждения напитков в летнее время.

Это делается так: каждый год в марте месяце ледники набиваются льдом, после чего то место, где должно стоять питье, раскапывают надвое и льют воду, которая ночью замерзает, и место делается гладким и ровным. После чего на лед стелют солому, от чего он летом не так скоро тает, а бочки не так сильно портятся от сырости».

Настоящим открытием стал для Кильбургера привычный для нас квас.

«Почти у всех, а особливо у крестьян, есть жидкий напиток, называемый квасом. Напиток этот, насколько мне известно, не варят, а мешают только ржаной солод с горячей водою; он всегда держится в открытой посуде, и вечером наливают в него столько, сколько выпито днем.

Но когда, наконец, он начнет делаться слишком жидким и слабым, то делают его снова и таким образом продолжают беспрестанно. Такой квас продается в Москве на всех улицах».

Сосед с перфоратором из XVII века

Не нова, как оказалось, и тема вечного русского ремонта. Голландский политик Николаас Витсен пожаловался в своих записках:

«Когда мы туда прибыли 25-го января, оказалось, что большой посольский двор, где мы пребывали, был совсем запущен, ремонт только начинали. Для посла были отведены четыре комнаты, а дворяне, офицеры и прочие члены свиты должны были разместиться в клетушках, стоящих вокруг двора».

Существенной неприятностью в те времена были бесконечные грабежи. Во время своего пребывания в Москве уже известный нам Олеарий успел познакомиться с оборотной стороной жизни в городе:

«Без хорошего ружья и спутников нельзя избежать нападения. Так случилось и с нами: когда некоторые во время пира пробыли у доброго приятеля до поздней ночи, а один на обратном пути пошел далеко вперед, он подвергся нападению двух уличных грабителей, криком указал на свою опасность. Ему поспешили на помощь.

Один из воров спрятался, другой был избит. Не проходит и ночи, чтобы наутро не обнаруживали на улицах разных лиц убитыми».

Вообще суровость москвичей отмечали многие. Так, Алеппский, описывая рыночную торговлю, писал:

«Торговля московитов деспотичная, это торговля сытых людей, ибо от них не требуется издержек, не взимается с них ни податей, ни каких-либо поборов. Говорят они мало, как франки.

Один еврей — по происхождению от отцов и предков, — но принявший христианство, родом из Салоник, переводчик по греческому и турецкому языкам при врачах царя, говорил нам, что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости».

---

link