“Домострой”: самодержавие в миниатюре

О книге под названием «Домострой», наверное, слышали все, хотя мало кто ее читал. Еще меньше людей знают, что у этой книги есть автор – поп Сильвестр, который был также духовным наставником Ивана Грозного в первую половину его царствования. Говоря точнее, Сильвестру принадлежит только так называемая вторая редакция «Домостроя»: исправив уже существовавший сборник, он добавил к нему некоторые свои замечания и наставления – религиозные, нравственные и хозяйственные…

Из того, что он вскользь говорит о себе, вырисовывается образ домовитого и заботливого хозяина, строгого и взыскательного господина, пекущегося о благочестии и нравственности как своем собственном, так и всех своих домочадцев.

Впрочем, крупной личностью Сильвестра назвать нельзя. Умственно он ничем не выделялся из общего уровня. Однако именно эта покорность времени, полное слияние с нравами своей эпохи, некая усредненная «всеобщность» души позволила ему стать совершенным воплощением XVI столетия, и даже больше – всей старой Руси.

Но по той же причине «Домострой» навсегда останется памятником той далекой эпохи, больше непригодным для практического использования. Сегодня «Домострой» приобрел даже нарицательное значение – чего-то отсталого, изжившего себя. Почему? В этом произведении есть немало полезных бытовых советов, но в целом оно действительно производит тягостное впечатление.

Охотнее всего ссылаются на «Домострой» люди, которые его не читали. Причём в их отсылках выглядит эта книга невероятно авторитетно – если не Соборным посланием, но уж точно кладезем духовного опыта. Желание от подобных заявлений возникает одно – отправить собеседника…в библиотеку – посмотреть, что же там было на самом деле. Посмотрим?

Итак, на самом деле «Домострой» — это обширный свод, включающий в себя наставления относительно самых разнообразных сторон жизни древнерусского человека: от участия в церковных обрядах до мельчайших подробностей ведения домашнего хозяйства.

Первая, ранняя, редакция этого памятника, по-видимому, сложилась в Новгороде ещё в конце XV века. Несколько десятилетий спустя, уже в пятидесятые годы века шестнадцатого, возникает вторая редакция «Домостроя», авторство которой связывают с именем одного из сподвижников юного царя Ивана IV — священника кремлёвского Благовещенского собора Сильвестра.

То есть – хочется обратить на это внимание – «Домострой» — документ, хоть и имевший значительную популярность в Древней Руси (он дошёл до нашего времени в нескольких десятках списков, для древнерусских памятников это много), однако же, по сути, частный. К соборам он никакого отношения не имеет, а что до его странного жанра «собрания советов» — просто XVI век очень любил разнообразные компиляции.[1]

Домострой.

Идём дальше. Первое, что бросается в глаза при чтении «Домостроя», — его по большей части светский характер. И действительно, обращаясь в первых статьях к делам духовным, составитель нашего свода лишь очень немного (в вопросах почитания Богородицы и икон) выходит за рамки Символа веры.

Зато недостаток духовных поучений с лихвой восполняется в «Домострое» наставлениями, так сказать, гражданского характера. Автор вновь и вновь требует от своих читателей безусловного и глубочайшего почтения к любым представителям государственной власти и главному в Древней Руси её обладателю — монарху-самодержцу.

Любопытным оказывается то, что отношение к государю, похоже, заботит автора гораздо больше, нежели отношение к духовенству. Помещая, не без влияния святоотеческой литературы, в самом начале своего свода небольшую статью о том, «како святительский чин почитати…», где он весьма лаконично говорит о необходимости воздавать священству и монашеству «должную честь», составитель «Домостроя» поспешно переходит к следующему вопросу: «како царя и князя чтити», — освещение которого вызывает у него несравнимо большее воодушевление и выливается под его пером в довольно-таки обширный риторический этюд.

Здесь утверждается необходимость «покоряться» не только царю или князю, но и «всякому вельможе», служить монарху «яко самому Богу», причём рассуждения подобного рода сопровождаются весьма резкими выпадами в адрес непокорных подданных.

Помимо этого, в «Домострое» редакции Сильвестра существует также отдельная статья, в которой подробно расписывается порядок уплаты всяческих даней и пошлин, причём в идеале платить их предлагается даже не вовремя, а «ранее до сроку». Вот такие получаются «духовные советы», и вот такие жили в XVI веке подданные. Что же ещё, помимо «гражданско-правовых моментов», есть в нашем памятнике?

Домострой. Глава 1. Поучение от отца к сыну.

Уже через несколько минут знакомства с «Домостроем» голова неподготовленного читателя обычно начинает идти кругом от многочисленных упомянутых здесь предметов «избной порядни» — разнообразных «рубашек, скатертей, убрусов, ширинок, утиральников», «полотен, усчин, летников, кафтанов, сарафанов».

Перед нами, словно в закромах гоголевского Плюшкина, размещены «в клетях, в подклетях и в амбарах», «в коробьях, в бочках, по грядках и по спицам» разные хозяйственные принадлежности и другое имущество:

«платье ветчаное, и дорожное, и служне, и полости, и епанчи, и кепеняки, и шляпы, и рукавицы, и медведка, и ковры, и попоны, и войлоки, и седла, и саадаки, и луки и с стрелами, и сабли, и топорки, и рогатины, и пищали, и узды, и оброти, и морки, лысины, и похви, и остроги, и плети, и вожжи моржовые, и ременные, и шлеи, и хомуты, и дуги, и оглобли, и миндери, и мехи дымчатые, и сумы, и мехи холщовые, и припоны, и шатры, и пологи, и лен, и посконь, и веревки, и ужища, и мыло, и зола…», — и всякие съестные припасы: «хлебы и калачи, сыры, яйца, забела, и лук, и чеснок, и мясо всякое, свежее и солонина, и рыба свежая и просольная, и мед пресный, и ества вареная, мясная и рыбная, студень, и всяй запас естомой».

Настораживает лишь одно: при всей своей «бытовой настроенности», наш памятник чаще всего бесполезен именно там, где возникает необходимость непосредственного хозяйственного совета. При работе над второй редакцией «Домостроя» автором был планомерно исключён ряд статей, содержавших именно рецепты приготовления «муки-крупчатки», различных медов и квасов, заготовки и хранения овощей.

К. Е. Маковский. «Боярышня у окна»

Те каждодневные домашние мелочи, что обычно вызывают массу вопросов молодых хозяек и которые, собственно, и составляют основу современных книг по домоводству, автор «Домостроя», как правило, оставляет на хозяйское усмотрение, будучи совершенно уверенным, что устная живая традиция донесёт их лучше всяких писаний. То есть, до «Книги полезных советов» памятник тоже как-то упорно не дотягивает.

По-видимому, предназначение «Домостроя» состояло в другом — в том, чтобы, так сказать, «задокументировать» весь домашний обиход вплоть до самой мелкой соломинки и последней нитки. Причём в своих описаниях составитель памятника создаёт картину не реального, а скорее идеального, образцового дома, так что не стоит думать, что все в Древней Руси жили именно так – увы, домашний уклад, изображённый автором, можно определить скорее как принадлежащий кому-то из высших сословий.

Задача древнерусского писателя состояла скорее в другом – не отразить «как оно было на самом деле», но дать ряд рекомендаций, прописать идеальные сценарии взаимоотношений, так сказать типовые роли —  хозяина, хозяйки, детей и слуг. Поэтому закономерно, что главными действующими лицами «Домостроя» являются хозяева дома, в разных долях разделяющие между собою всю власть и ответственность в семье — «государь» и «государыня».

Все же остальные участники занимают в этой иерархии заведомо более скромные, подчинённые, позиции, и в итоге дети оказываются в чём-то приравнены к челяди — для автора, например, нет особой разницы «послати куды служку или сына…».

Рябушкин Андрей Петрович (1861-1904) Московская улица XVII века в праздничный день

В итоге «государи» в «Домострое» оказываются обременены поистине несметным количеством забот, поскольку решение абсолютного большинства вопросов, в том числе и «немужских» в нашем современном понимании, здесь зависело исключительно от единоличной воли хозяина. Именно он закупал «на торгу» необходимые на год запасы, «поучал» жену и детей, поощрял и наказывал слуг, наблюдал за обустройством огорода, самолично варил пиво, проверял отчёты ключника, два раза в день — утром и вечером —  обходил весь дом, а ночью «послушивал», не до конца полагаясь на усердие наёмных сторожей.

Более того, древнерусский «государь» должен был быть в своём доме не просто кормильцем, на чьё разумное, но достаточное жалование существовала вся челядь с семьями; в случае надобности, — терпеливой нянькой, берегущей у себя лучшее платье особо неразумных слуг[2], — он был также и кем-то вроде духовного отца, наставляя домочадцев и наёмников «страху Божию и всякой добродетели».

Дело доходит до очевидных, на наш взгляд, преувеличений, когда даже еду и питьё выставляют на стол, каждый раз непременно испрашивая особого распоряжения хозяина. Вмешивая почтенного главу семейства даже в столь незначительные хозяйственные тонкости, автор, очевидно, всего лишь пытался подчеркнуть, что в идеале всё в доме должно замыкаться на хозяине. То есть весь порядок, описанный в нашем памятнике, это, по сути, самодержавие в миниатюре, где распоряжается государь, а дело подданных – слушаться.

Что же делают в такой семье все остальные? Любопытно, что в описаниях той части домашних забот, которыми распоряжается «государыня», в «Домострое» очевидна некоторая отрывочность и непоследовательность. Здесь, как ни в каком другом моменте повествования, заметна неуверенность, некомпетентность повествователя-мужчины.

В конце концов, после попытки разрешить пресловутый «женский вопрос» с помощью знаменитого «Слова» Иоанна Златоуста о «плетении волос» и нескольких глав, посвящённых, главным образом, шитью и готовке, автор переходит к безличным наставлениям общего порядка, вновь оставляя мелкие подробности их исполнения на усмотрение домоуправительницы: «Всегда бы всякая порядня вымыто и чисто было бы…все было бы измыто, и выскребено, и вытерто, и сметено… Ино то у порядливой жены всегды дом чист и устроен, — все по чину и упрятано,…и причищено, и приметено: в устрой, как в рай войти».

Создаётся невольное впечатление, что в этом отрывке среди очевидных результатов многочасового труда не хватает главного — самой хозяйки. Таким образом, распорядок существования женщины в доме, традиционно на Руси скрываемый от посторонних глаз, даже автором столь авторитетного сочинения описывается как бы видимым со стороны, в тех пределах открытости, которые дозволялись общественным мнением его времени.

При этом единственная черта, которая оказывается до конца понятной и для повествователя, и для читателей, — жизнь “государыни” отнюдь нельзя назвать праздной. Даже в «официальных», так сказать, ситуациях, то есть, когда видит случайно зашедшие гости или муж, ей прилично сидеть «за рукоделием», а уж незаметная для посторонних глаз домашняя жизнь и вовсе превращается в сплошную беготню.

А как же иначе, ведь ей нужно решительно всё в доме «досмотрети» и «дозрети»: готовится ли обед — нужно, чтобы «всякую еству…жена бы сама знала и умела сделать»; начинают ли шить — необходимо всякий материал «отвесити, и отмерити, и сметити, и казати, сколько чего надобно, и сколько чего даст, и прикроити и примерити». «А рубашки красные самой дати при себе кроити».

Кроме того, согласно описаниям «Домостроя»,  именно жена, по большей части, распоряжалась всеми запасами в доме — у неё находились «в малом ларце» ключи, и она же «по вся дни у мужа спрашивалась и советовалась о всяком обиходе, и воспоминала (напоминала), что надобет». Всё бы хорошо, но как подобную «спорость» в делах древние «государыни» умудрялись сочетать с приличествующей им на людях степенностью и сдержанностью — «вежливостью и лаской» — знал, наверное, только поп Сильвестр.

И, наконец, самое главное, с точки зрения «ревнителей» и «любителей». Да, действительно, «Домострой», отчасти опираясь при этом на авторитет апостола Павла, предписывает детей и жену иногда бить. Правда, делать это, согласно древнему памятнику, следует весьма осмотрительно, «смотря по вине».

Борис Кустодиев. "Купец"

И, если уж дошло дело до применения физической силы, бить следует «вежливенько, бережно, разумно», «а по уху, ни по видению не бити, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом никаким железным или древяным не бить», а, закончив «поучение», «примолвити», то есть приласкать, дав тем самым понять провинившемуся, что наказание окончено, а другого зла на него никто не держит.

То есть разрешение, казалось бы, на физическую расправу, тут же сопровождается таким кругом ограничений, которые превращают её в простую педагогику. Более того, становится понятно, что применять подобные «меры воздействия» к своим «подчинённым» мог только древнерусский «государь», чьё лидирующее положение в иерархии дома совмещалось с его же исключительной ответственностью за своих домочадцев. Более того, поучение «Домостроя» о «разумных» наказаниях вообще, на наш взгляд, невозможно читать, не оглядываясь на то, как любима его составителем идея «разума».

Труд благовещенского священника вполне можно назвать своеобразным «памятником русского рационализма» (конечно же, в просторечном, бытовом значении этого слова) — понятия «рассудок», «разум» занимают, согласно ему, одно из главнейших мест в жизни человека. О необходимости просить у Бога «помощи и разума» упоминается уже в самой первой главе «Домостроя».

Образцовые, положительные персонажи получают здесь наименование «разумных», «рассудных» (или «благорассудных»), «смысленых» (или «промышленных», что также имеет некоторое отношение к «смыслу»), а одним из главных достоинств «добрых жён» становится «добрый разум» и «благоразумный помысл».

Земская школа в Московской Руси - Борис Кустодиев

Чада «добрых» родителей должны воспитываться, согласно авторским представлениям, «в учении всякому разуму», а отрицательные персонажи названы у него «безумными», «невеждами», «нечувственными» (т.е. не чувствующими меры, несознательными), «неискусными» и «неучеными». Даже  человеческое здоровье и благополучие всецело зависят, по мнению автора, от способности христианина «рассудить» (т.е. осознать) свои грехи, чтобы потом искренне серьёзно покаяться.

При таком господстве разума над чувствами даже самые непосредственные человеческие проявления приобретают в «Домострое» несколько иной, непривычный для современного читателя оттенок.

«Дружбой» здесь называется не что иное, как деловое партнёрство, основы которого можно заложить,  например, достойно отблагодарив продавца за приобретённый у него товар, причём разумный способ и размеры подобной «почестки» каждый раз определяются индивидуально «по человеку смотря и по купле».

«Грехом» в понимании «Домостроя» становится, прежде всего, нарушение разумной меры: это не просто «еда» (например, скоромного в пост или употребление некоторых продуктов, традиционно считавшихся на Руси «нечистыми», например, конины), но «еда без воздержания», не пьянство само по себе, но «пиянство безвременное, и рано, и поздно»; а наставлениям о необходимости разумной экономии, «жизни по смете» здесь предшествуют статьи о «неправедном» (в данном случае — чрезмерном) “стяжательстве”.

Маковский К. Из повседневной жизни русского боярина в конце XVII века. 1868

Таким образом, «Домострой» открывает для нас своеобразный, уже немного странный и непривычный круг представлений своей эпохи – времени строжайшего патриархата, когда обязанности женщины замыкались исключительно в пределах дома. Времени, когда жизнь была настолько сурова, что каждый шаг принято было оценивать, взвешивать и просчитывать заранее.

Приданое  для дочери здесь начинали собирать с момента её рождения, а в случае смерти девочки это же имущество шло для раздачи «за упокой». Ветхая «поплаченая» одежда старательно сохранялась для раздачи «сироткам» (это не только разумно, но и богоугодно), а безрассудным поступком для приглашённого на пир считалось даже брать без разбору первый кусок с каждого предложенного блюда, ибо нетронутое после пира могли убрать на ледник и назавтра предложить бедным.

Похоже, что каждая новая волна жизненных невзгод вновь и вновь вызывает в людской памяти призрак «Домостроя», обеспечивая этому памятнику поистине бесконечную живучесть. Или времена всё-таки изменились?

 

---

[1] Среди таковых можно упомянуть сборник церковных постановлений «Стоглав», руководство в гражданском законодательстве — Судебник, впервые в русской истории собранный воедино годовой круг душеполезных чтений — Великие Минеи Четии митрополита Макария, обширнейший Летописец, появление которых также относится ко времени царствования Ивана Грозного.

Цитаты из «Домостроя» приведены по изданию Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI века. М., 1985.

[2] Относительно праздничной одежды слуг, не отличающихся благонадёжным поведением, «Домострой прямо предписывал хозяину: «Дадут, коли время надеть да, опять снемше, подале у себя блюдет».

---

link