Однажды император Павел I, стоя у окна, увидел идущего мимо Зимнего дворца и сказал, без всякого умысла или приказания: «Вот идёт мимо царского дома и шапки не ломает». Лишь только узнали об этом замечании государя, последовало приказание: всем едущим и идущим мимо дворца снимать шапки…
Пока государь жил в Зимнем дворце, должно было снимать шляпу при выходе на Адмиралтейскую площадь с Вознесенской и Гороховой улиц. Ни мороз, ни дождь не освобождали от этого.
Кучера, правя лошадьми, обыкновенно брали шляпу или шапку в зубы. Переехав в Михайловский замок, т. е. незадолго до своей кончины, Павел заметил, что все идущие мимо дворца снимают шляпы, и спросил о причине такой учтивости.
«По высочайшему Вашего Величества повелению», – отвечали ему. «Никогда я этого не приказывал!» – вскричал он с гневом и приказал отменить новый обычай. Это было так же трудно, как и ввести его.
Полицейские офицеры стояли на углах улиц, ведущих к Михайловскому замку, и убедительно просили прохожих не снимать шляп, а простой народ били за это выражение верноподданнического почтения.
Запрещения
Мало ли что предписывалось и исполнялось в то время: так, предписано было не употреблять некоторых слов – например, говорить и писать государство вместо отечество; мещанин вместо гражданин; исключить вместо выключить.
Вдруг запретили вальсовать, или, как сказано в предписании полиции, употребление пляски, называемой вальсеном. Вошло было в дамскую моду носить на поясе и чрез плечо разноцветные ленты, вышитые кружками из блёсток. Вдруг последовало запрещение носить их, ибо де они похожи на орденские.
«Врёшь, дурак»
Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был ошибкою завезён ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье и видит пред собою государя.
Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но всё это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким образом он к нему попал. Тот извиняется и ссылается на ямщика, который сказал ему, что тут отведена ему квартира.
Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он анператор. «Врёшь, дурак, – смеясь, сказал ему Павел Петрович, – император я, а он оператор». – «Извините, батюшка, – сказал ямщик, кланяясь царю в ноги, – я не знал, что вас двое».
«Возвращаю тебе его»
Покойный сенатор П.А. Обресков был при императоре Павле в качестве статссекретаря и сопровождал его в Казань. Там впал он в немилость и несколько дней не смел показываться на глаза императору.
Наконец, в какой-то торжественный день он должен был явиться во дворец. Приезжает и выбирает себе местечко в толпе, чтоб не выказаться императору. Между тем подносят кофе. Лакей, заметив Обрескова, протесняется к нему с подносом и открывает его императору, который видит его.
Пётр Алексеевич Обресков— один из статс-секретарей Павла I, сенатор, тайный советник.
Обресков отказывается от кофе. «Отчего ты не хочешь кофе, Обресков?» – спрашивает его император. «Я потерял вкус, Ваше Величество», – отвечает Обресков. «Возвращаю тебе его», – говорит Павел, и Обресков, благодаря присутствию духа, опять вошёл в милость.
«Какой ваш чин?»
Зимою Павел выехал из дворца на санках прокататься. Дорогой он заметил офицера, который был столько навеселе, что шёл покачиваясь. Император велел своему кучеру остановиться и подозвал к себе офицера.
– Вы, господин офицер, пьяны, – грозно сказал государь, – становитесь на запятки моих саней.
Офицер едет на запятках за царём ни жив ни мёртв от страха. У него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего, протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву кучеру:
– Остановись!
Павел с удивлением оглянулся назад. Кучер остановил лошадь. Офицер встал с запяток, подошёл к нищему, полез в свой карман и, вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и встал опять на запятки за государем.
Это понравилось Павлу.
– Господин офицер, – спросил он, – какой ваш чин?
– Штабс-капитан, государь.
– Неправда, сударь, капитан.
– Капитан, Ваше Величество, – отвечает офицер.
Павел I (в мундире лейб-гвардии Преображенского полка, конец 1790-х – начало 1800-х)
Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает:
– Господин офицер, какой ваш чин?
– Капитан, Ваше Величество.
– А нет, неправда, майор.
– Майор, Ваше Величество.
На возвратном пути Павел опять спрашивает:
– Господин офицер, какой у вас чин?
– Майор, государь, – было ответом.
– А вот, неправда, сударь, подполковник.
– Подполковник, Ваше Величество.
Наконец, они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер, самым вежливым образом, говорит государю:
– Ваше Величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет прокатиться ещё несколько улиц?
– Что, господин подполковник? – сказал государь, – вы хотите быть полковником? А вот нет же, больше не надуешь; довольно с вас и этого чина.
Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался подполковником. Известно, что у Павла не было шутки и всё, сказанное им, исполнялось в точности.
Курица плашмя
Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаньев по сословиям, а у служащих – по чинам.
Майору определено было иметь за столом три кушанья. Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния.
Яков Петрович Кульнев — русский полководец, герой Отечественной войны 1812 года. Гусар. Генерал-майор.
Павел, увидя его где-то, спросил:
– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
– Три, Ваше Императорское Величество.
– А позвольте узнать, господин майор, какие?
– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.
Император расхохотался.
«Во дворце пожар!»
Кочетова (Е.H.) мне рассказывала, что миссис (Мэри) Кеннеди запиралась ночью с императрицей и спала у неё в комнате, потому что император взял привычку, когда у него бывала бессонница, будить супругу невзначай, отчего у неё делалось сердцебиение. Он заставлял её слушать, как он читает монологи из Расина и Вольтера. Бедная императрица засыпала, а он начинал гневаться.
Жили в Михайловском дворце, апартаменты императора в одном конце, императрицы в другом. Наконец, Кеннеди решилась не впускать его. Павел стучался, она ему отвечала: «Мы спим». Тогда он ей кричал: «Так вы спящие красавицы!» Уходил, наконец, и шёл стучаться к двери m-me К., камер-фрау, у которой хранились бриллианты, и кричал ей: «Бриллианты украдены!» или «Во дворце пожар!»
К., несколько раз поверив, потом перестала ему отпирать, и он стал ходить к часовым и разговаривать с ними. Он страшно мучился от бессонницы...
«Возьми её себе»
Паж (А.Д.) Копьёв бился об заклад, что он понюхает табаку из табакерки, которая была украшена бриллиантами и всегда находилась при государе.
Табакерка с портретом великого князя Павла Петровича
Однажды утром подходит он к столу возле кровати императора, почивающего на ней, берёт табакерку, с шумом открывает её и, взяв щепотку табаку, с усиленным фырканьем суёт в нос.
«Что ты делаешь, пострел?» – с гневом говорит проснувшийся государь. «Нюхаю табак, – отвечает Копьёв. – Вот восемь часов что дежурю; сон начинал меня одолевать. Я надеялся, что это меня освежит, и подумал, лучше провиниться перед этикетом, чем перед служебною обязанностью».
«Ты совершенно прав, – говорит Павел, – но как эта табакерка мала для двух, то возьми её себе».
«Нету чина для овец»
Богатая купчиха московская поднесла императору Павлу подушку, шитую по канве с изображением овцы, и к ней приложила следующие стихи:
Верноподданных отцу
Подношу сию овцу
Для тех ради причин,
Чтоб дал он мужу чин.
Государь отвечал:
Я верноподданных отец,
Но нету чина для овец.
Пророчество юродивой
Рассказывают, что за несколько месяцев до смерти императора появилась в Петербурге юродивая (по некоторым версиям – Ксения Петербургская), которая предрекла, что жить ему столько лет, сколько букв в надписи над Воскресенскими воротами нового дворца.
В библейском афоризме «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ» сорок семь символов (видоизменённая цитата из 92-го Давидова псалма). Сорок седьмой год шёл Павлу, когда он был убит.
В 1901 году в очерках, изданных к 200-летнему юбилею Петербурга, В.М. Суходрев упоминает об этом тексте как о существующем, то же повторяет В.Я. Курбатов в 1913 году.
В дальнейшем о надписи больше не упоминают, она исчезла, оставив чёрные точки на поле фриза над Воскресенскими воротами замка (места крепления букв). В настоящее время при последней реконструкции надпись восстановлена.
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Дорогие читатели!
Мы уважаем ваше мнение, но оставляем за собой право на удаление комментариев в следующих случаях:
- комментарии, содержащие ненормативную лексику
- оскорбительные комментарии в адрес читателей
- ссылки на другие ресурсы или рекламу
- любые комментарии связанные с работой сайта